Начиналось всё невинно: знакомые по форуму попросили помочь с доставкой двух ушастых сов из клиники Московского зоопарка в Петербург.

Мы рассчитывали по дороге посмотреть на эту самую сову, но ничего не вышло: сов посадили в кошачью переноску, через решётку которой были видны только огромные распахнутые глаза. Одна из сов была побольше, с более светлыми глазами. Про неё доктор Валентин сказал, что она была когда-то совсем ручная, но потом обиделась на него за что-то и людей разлюбила. Вторая — поменьше, с глазами совершенно оранжевыми. Дикая, как нам сказали, и со сломанным крылом, к полёту не способная. Так и ехали мы — с переноской, из которой время от времени доносилось попискивание, на заднем сидении.

Дорога из Москвы длинная... времени поговорить о том, чтобы завести сову хватило. И вот где-то в Новгородской области было принято судьбоносное решение.

В городе мы отдали сов по адресу, но договорились, что одну из них (неважно, которую) заберём через день себе. Конечно, два дня мне предстояли ужасные: я всё терзалась, что у меня с совой ничего не получится, даже уже отказывалась от неё, но добрые ребята из клуба Финист (куда сова и ехала, на самом деле) убедили меня, что всё будет хорошо, и вот, спустя четыре дня после выезда из клиники в зоопарке, одна из сов обрела-таки свой дом.

Это оказалась дикая, оранжевоглазая. Я немного расстроилась, потому что знала, что у неё сломано предплечье и она не будет летать — только перепархивать. Впоследствии оказалось, что в пределах комнаты она летает великолепно. Нам сказали, что это самка, этого года — подросток. Мы соорудили временную присаду и вытащили сову из переноски.

В клубе на сову надели опутенки, и мы планировали первое время подержать сову на присаде. Приготовили подобие должика, чтобы её пристегнуть, надели перчатки (наученные попугаями), собрались бороться с дикой птицей. Но Анфиска оказалась еле живая — четыре дня не ела (в клубе её не смогли накормить), а может, и не пила, потому что на воду она набросилась с жадностью. Сидела она, как чучелко, ни на что не обращая внимания и воняя, что неудивительно, если учесть, что она топталась по своему помёту в переноске.

Если честно, в тот первый вечер я опасалась за её жизнь, так она была плоха. Куда только делись внимательные оранжевые глазищи, которые я видела через плотную решётку переноски? Глазёнки у совушки сами собой закрывались... В приданое к сове нам дали двух крыс (мышами мы не успели обзавестись), и Слава принялся кормить сову насильно кусочками этих крыс, сначала проталкивая кусочки в горло пинцетом, а потом и пальцами. Это было мучительно сложно, а сова есть решительно не хотела. То, что она протянула первые несколько дней, пока появилась подходящая ей еда, я считаю полностью заслугой Славы, который просиживал рядом с ней часами, заталкивая в неё мясо, разрезая крысу на малюсенькие кусочки и очищая их от шкурки. Сова плевалась нещадно; один раз Слава сдался, когда она выплюнула кусок, а следом два предыдущих, только что проглоченных. Первая погадка порадовала нас, как приз в лотерее. Но оказалось, на то, чтобы отказываться от еды, у совы были причины, и более чем веские.

Принудительное кормление продолжалось два-три дня. На оставленные рядом с ней кусочки сова даже не смотрела; попив, немного ожила, но в целом так же вяло сидела на присаде. Кроме того, комната дико провоняла. Я была в шоке; долго консультировалась, воняют ли совы. Мы её немного облили из распылителя в первый день, смыли помёт. Что продолжало пахнуть, мы не понимали. Я боялась, возвращаясь домой, обнаружить в квартире милицию, которую вызвали соседи, чтобы увезли труп, — я не шучу, такая была жуткая вонь.

Мы долго не могли в это поверить, но в конце концов уразумели, что вонь была... от шкурки крысы. Я засомневалась в качестве этого питания, но на Птичку за мышами мы собирались ехать только на выходных. К счастью, наш коллега добыл у какой-то своей родственницы лабораторную белую крысу. Свежеполученную крыску мы порубали на кусочки — и это была первая еда, которую сова съела самостоятельно.

А уже на следующий день мы затарились мышами, и дело пошло на лад. Стало понятно, что с совой всё будет хорошо. Мы начали её фотографировать и дали имя. Имя придумалась как-то сразу — Анфиса, замышлялось, как временное, но так и прилипло. Валентиновна — это отчество по доктору Валентину, как несложно догадаться.

Анфиска начала оживать с каждым днём. Мы соорудили для неё более удачную, с нашей точки зрения, присаду, но оказалось, что Анфиса успела привыкнуть к старой (ещё бы, просидела на ней почти неделю). А результате я наблюдала следующую, наитрогательнейшую картину: Анфиска, натянув должик до предела, сидит на самом-самом краешке своей старой присады, которую мы неблагоразумно оставили рядом с новой. Всем своим видом птица говорила, что ЗДЕСЬ её домик, и ничего другого она знать на желает. Старую присаду пришлось спрятать; через сутки Анфиска привыкла и к новой.